0 ОКОНЧАНИЕ, часть 3. Часть 1 Часть 2



Тим все узнал от Ольги, которая пыталась вызвонить Влада. Правда, по телефону она толком ничего не объяснила, но зато приехала вечером и осталась ночевать. Все было плохо, и даже хуже, чем сперва вообразил Тим. Скандал возник из-за той самой картины Влада, «Маленького Демона», которого так неосторожно отправили на выставку юных художников. Кто-то усмотрел в ней разврат и растление, начался скандал, который вылился в статью. Известная корреспондентка Комсомольской Правды швырялась трескучими фразами, в которых монстр и развратник были далеко не самыми жесткими эпитетами. На другой день после выхода статьи Серафимыча забрали. Ребят допрашивают и жутко давят, чтобы они рассказали что-нибудь этакое. Давят через школу, родителей, ну и вообще… Видимо, доберутся до Тима и Влада тоже, как то объявится из своих питерских странствий.

Ольга собирала деньги на адвоката, и Тим отдал почти все, что у него оставалось. То, что рассказывала Ольга, казалось не реальным, будто история из глупой книжки или сериала. И Тим не был способен переживать всерьез, ему казалось, что завтра все благополучно закончится…


…Допрос начался с наимягчайшего пьяниссимо – следователь долго уверял, что он хочет только помочь, что все рассказать надо как раз для спасения всех и, главное, Серафимыча, что все могут ошибиться раз в жизни, и он, следователь, ни в коей мере никого не осуждает, а просто мечтает выяснить правду. Что только эта самая правда и поможет Серафимычу и ребятам разобраться в непростой ситуации, и, возможно, тогда всех простят и отпустят. Если бы не курс молодого бойца, который вчера провела вчера с Тимом Ольга, он, наверно, совсем бы размяк от этих сладких, дружелюбных речей… Но он не размяк.

Дальше разговор перешел сразу в жесткое стоккато – Тим услышал, что если он не понимает доброго обращения, то ведь можно и по-другому. Его отправят на «экспертизу жопы», и она все покажет, так как с экспертами у следователя все схвачено. Его подвиги на станут известны всем, а как пацаны относятся к пидорасам Тим скоро узнает. А потом ведь есть вариант отправить его в детприемник, живет он не дома, а не пойми у кого, так что все основания имеются. А там уже старшие урки сделают его девочкой…

На допросе в качестве представителя присутствовал Юрочка, у которого так неудачно было «окно» в уроках. Впрочем, историк молчал намертво, только против своей привычки смотрел на этот раз на Тима, и мальчик ощущал всей кожей этот сверлящий взгляд и то наслаждение, которое Юрочка наверняка испытывал…

Потом следователь исполнил анданте – зря Тим запирается, так как все давно известно. Нечего выгораживать преступника, который во всем сознался. Да и он уже достаточно взрослый, чтобы понять – пока он жертва, потерпевший, но ведь все можно повернуть и иначе. По сути он – малолетняя проститутка, а таких отправляют в закрытые спецы, где еще хуже, чем в колонии. Его товарищи по несчастью были умнее, все поняли и давно дали показания, которые Тим может почитать, вот пожалуйста…

Были вручены листки, некоторые аккуратно отпечатанные на принтере, а некоторые заполненные от руки, и от прочитанного стало гнусно. Нет, в допросах не было откровенной лжи, но все было вывернуто наизнанку, обгажено, облеплено дрянью, сальной тошнотворной похотью, и начинало казаться, что да, действительно, Серафимыч не просто так заставил всех рисовать его обнаженного, но со скрытыми погаными мыслями, что демонстрировал на занятии вовсе не строение мышц и костей, но нечто совсем иное, что рассказывая байки, вовсе не развлекать собирался…

Тим ощутил, что плывет, что готов поверить всем мерзостям, готов сделать что угодно, дабы скорее покинуть ненавистный кабинет истории и прекратить этот, выворачивающий нутро и душу, разговор.

А следователь на конец беседы приберег еще и форте – будешь запираться, и твой Владик тоже отправится куда следует, как сообщник преступления. Ведь он тебя привел в студию, а можно сказать – предоставил, наверняка за плату, и ты, может быть, не первый и даже не второй, кого он подыскал старому растлителю. Пока мы твоего сутенера не допросили, он сбежал, но ничего, мы его скоро разыщем, мы это делать умеем…

А надо лишь подписать, все уже заранее напечатано, ведь он, следователь, тоже человек, а потому понимает, как мальчику будет тяжело рассказывать. Он все подготовил заранее, нужно только написать фамилию вот тут, где галочка и идти на уроки…

Тим вдруг увидел, как крупные капли падают на мерзкую бумагу с галочкой, что оказалась в его руке. Будто в комнате пошел небольшой такой, теплый весенний дождик… И только потом сообразил, что плачет, и стало особенно отвратительно рыдать под взглядом этих двух недобрых взрослых…

- Я ведь здесь, кажется, представляю права Рамбаева, - ненавистный Юрочкин голос звучал ровно и даже злорадно, - ну так не кажется ли Вам, гражданин следователь, что вы несколько эти самые права нарушаете? Хочу предупредить, что вынужден буду отразить в протоколе подробно все, что здесь происходило. Не думаю, что прокуратура одобрит ваши методы издевательства на ребенком, да еще в стенах школы…

Пораженный Тим забыл плакать, а следователь вскочил и уставился на Юрочку, который по своей привычке смотрел куда-то мимо, на спинку стула.

- Да вы соображаете…

- И что, может теперь и меня запишите в подельники? – в голосе Юрочки звучала насмешка.

Молча были собраны бумаги, и Тим с историком остались вдвоем.

- Иди домой, - сказал Юрочка, - я скажу Ексанне, что отпустил. Подожди, сейчас напишу записку в раздевалку…

- Не надо, я без куртки…

Как в школе становилось все известно, было совершенно непонятно. Но дойти до раздевалки Тим не успел – компания ашек его прижала в коридоре, и под общий хохот на его лбу жирно начертали слово «пидор»…

Дома Тим достал нож и перерезал кожаный шнурок, на котором висел Знак, а потом пошел смывать постыдную надпись. Надпись не смывалась, и ему пришлось тереть лоб, пока он не стал багровым…

…Его не высекли, как обещал старый раб. Аккуратно вымыли, переодели и накормили. Намазали голову чем-то вонючим от вшей, обработал мазью язвы на шее и раны от хлыста на спине. Девочка принесла поесть, конский сыр, манты и лепешку. После еды живот выпятился как барабан. Тим выпил горячего соленого чая и отрубился. Он проспал больше суток. Во сне Тим усталость этого месяца медленно вытекала из натруженного тела. Две недели он приходил в себя, отлеживался в кожаном шатре, и все это время за ним ухаживал старый, равнодушный слуга. Усталость выходила медленно из больного, непослушного тела, и все же вскоре Тим стал походить на себя прежнего, разве что под глазами залегли темные круги.

Потом реальность навалилась на Тима.

Тим стал рабом хана кочевого курта. Вместо грязного ржавого обруча на шею одели кожаный ошейник. Обязанностей не много. Подавать еду, а вечером мыть хозяину ноги. Подавать он не умел, и его высекли, но как-то вяло и не сильно. А когда мыл ноги хозяину, то шутливо тыкал мыльной ступней Тиму в глаза… Раньше, у сирийца, было физически настолько тяжело, что ни на что другое Тима не хватало. Теперь же он ел досыта, его не донимали паразиты и потому особо остро ощущалось унижение, к которому так трудно привыкнуть тому, кто вырос на воле.



Быть игрушкой в чужих руках было утомительно и противно, учиться подлой науке служить и прислуживать Тим не хотел. Дружба среди рабов была невозможна – все доносили друг на друга. За длинный язык старый слуга порол Тима трижды, спокойно, методично и беспощадно. После этого Тим перестал разговаривать вовсе.

Любой самый паршивый местный мальчишка мог ударить его – Тим не имел права поднять руку на свободного человека. Тиму сильно доставалось от местных ребят – стоило ему отойти от шатра хозяина, как местные мальчишки словно стая волчат набрасывались на него. Его пинали, плевали в лицо, мочились, бросали в грязь, стреляли тупыми стрелами. Мальчишки были младше Тима, и он мог бы разделаться с ними. Но он был рабом. Однажды его повалили, стянули штаны и достав нож, показали, что сейчас его охолостят. И тогда Тим стал драться. Он дрался не как человек, а как загнанное в угол животное - царапался, кусался, лягался. Мальчишки отступили. Одному из мальчишек Тим откусил ухо.

Впервые его высекли по-настоящему, когда жертвы хлещут до тех пор, пока от боли не наступит недержание. Тим обгадился после пятидесяти ударов, что было неплохо, если учесть его возраст. И все же это было много мягче, по обычаю такой поступок раба карался медленной и мучительной смертью. И еще. Секли не хлыстом, а ремнем, который не рассекал кожу. И, хотя порол его сам хозяин, и Тиму показалось, что Краснобородый остался доволен тимовым поведением. Мальчишки же с тех пор отстали, лишь кричали вслед что-то обидное.

Тим никак не мог понять, зачем он нужен Краснобородому. Тот забавлялся с ним как с живой игрушкой. Иногда Тим обедал вместе с хозяином и тот заставлял рассказывать о своей жизни. Краснобородого очень интересовали рассказы Тима о звездном небе. Иногда он брал Тима с собой на конные ночные прогулки и Тим показывал ему созвездия и звезды с трудновыговариваемыми названиями на чуждом им обоим греческом языке. За полгода жизни в Мараканде Тим впитал довольно много знаний, и был неплохим собеседником. Тим тоже испытал к Краснобородому что-то вроде привязанности. Не смотря на то, что хозяин не умел ни читать, ни писать, он отличался живым умом и любознательностью. Иногда он рассказывал Тиму об обычаях своего народа. Однако неделю или две спокойной жизни сменяло время, в которой хозяин терзал мальчика хитро и изощренно.

В такие дни хозяин был жесток и насмешлив. Угадать, какое именно настроение у него будет сегодня, казалось невозможным. Он раздавал тычки и подзатыльники. Мог окунуть лицом в лохань с грязной водой, отхлестать плетью или же обещать посадить на кол. В последнее Тим не верил, так как ясно ощущал – его купили не просто так. Даже знак по-прежнему висел у него на шее, а кожаный ремешок заменили на стальную цепочку.

Этой ночью Тим с Краснобородым уехали далеко от стана и наткнулись на всадников. Всадников было много, и они говорили на родном наречии мальчика. Хозяин хотел зажать Тиму рот, но тот ударил пятками и рванул лошадь вслед за своими. Тим мог крикнуть, и тогда наверно Краснобородого бы взяли в плен или убили. Но Тим этого не сделал. Он скакал молча, почти ничего не замечая вокруг, с одной мыслью, что свобода совсем рядом… Поэтому не заметил, как заслышав стук копыт сзади, двое всадников тихо отделились и направились навстречу. Узкая сталь сверкнула в лунном луче. Как красиво, успел подумать Тим, прежде чем меч рассек его тонкую шею, разрезав как бритвой на две части пятый шейный позвонок. А голова покатилась в траве, весело подпрыгивая, словно мяч из бараньего курдюка в веселых ярмарочных состязаниях мальчишек…

…Утром Тим увидел компанию Волана, явно пребывающую в радостном предвкушении легкой расправы.

- Эй, Татарин, шевели булками,- крикнул Карась и что-то тихо добавил, отчего вся компания залилась гнусным смехом.

Какая-то струна порвалась внутри у Тима, страх ушел, и он ощутил пустоту. Стеснительный, домашний мальчик Тим перестал существовать. В груди ровно билось гордое сердце Тимурина - внука властителя Маннервархана, потомка самого жесткого в истории завоевателя. В голове зазвенел боевой азарт.

Волан почувствовал неладное. Почему этот зашуганный хлюпик так спокоен? Как вожак, он умел ощущать людей. Но чего было бояться? Тим был на голову ниже любого из них. Что мог сделать этот тощенький татарчонок против четырех здоровых парней? Сам Волан не отличался особой силой, но с ним были "телохранители" - не шибко сообразительные, но весьма сильные и спортивные. Поэтому он не поверил своей интуиции. А зря.

Тимур не стал тратить время на обычные мальчишеские перепалки, он ударил Волана сходу головой в грудь. В область сердца. Вожака надо убить первым, таков закон войны. Удар должен был проломить ребра, но от смерти Волана спасло то же чутье - он успел дернуться назад, что смягчило удар. Не издав ни звука, он упал. Остальные парни ничего не успели понять. Потап попытался ухватить Тима за шиворот. Он был борцом, одним из самых сильных ребят в школе. Говорили, что у него 1-й разряд по Дзюдо. Тимур по всей науке расслабил мышцы и каплей скользнул вниз. Пальцы Потапа разжились, и через секунду он свалился на Волана от удара локтем. Тимур бил локтем в низ живота - по мочевому пузырю. Потапа спас накачанный пресс - мочевой пузырь не лопнул, и он всего лишь обмочился.

Оставались двое, бессмысленно таращившиеся на происходящее. Тимур прыгнул на Лося - самого длинного из компании, ухватил его за уши и потянул вниз всем весом тела, а когда Лось стал сгибаться, нос его встретился со стремительно летевшим навстречу тимуровым коленом. Лицо врага захрустело. Лось присел, прижав руки к лицу, из-под пальцев густо сочилась кровь. Весь "бой" занял не более 10 секунд. Толстый Карась тяжело побежал. Тимур не стал его догонять, победа и так была полной…

С первого же урока Тима вызвали к директору. Там был милиционер, Потап и Карась. Тим понял, что сейчас начнется...

– Вот он, – лошадиное лицо директриссы скривилось как от зубной боли.

– Кто, этот?! Тот самый Рембо? – в глазах милиционера стали веселыми.

Все замолчали и уставились на Тима.

– За что ты избил ребят, Рамбаев? – голос директриссы дрожал от показного негодования.

– Я? Каких ребят? – не очень натурально удивился Тим.

– Волкова и Лосева отвезли в травмпункт, – директрисса будто прочла мысли Тима.

– Смеетесь, – сказал милиционер. –Этот молокосос уделал того бугая?

На молокососа Тим обиделся.

– Он нас приемами бил, – сказа Карась тонким голосом.

–Тебя-то я вообще не трогал,– сказал Тим.

–Сколько тебе лет? – спросил милиционер у Тима

– 13...

– Уголовная ответственность начинается с 14, – обрадовался милиционер. Ему явно не хотелось разбираться с этим делом.

– Что же, ему все сойдет с рук? – спросила директрисса, – А если он убьет кого-нибудь?

– Воспитывайте, – предложил милиционер. – а мы поехали, нам еще на два адреса надо...

– Рамбаев, завтра в школу с родителями.

– Мама работает, а папы нет.

– Рамбаев, а если ты поломал ребятам кости? Поедешь в колонию... Научился каратэ, это не значит, что можно всех бить налево и направо,– Кобыла явно ругалась больше для порядку.

Дома Тим достал Знак. Серебро захолодило руку. Тим решительно надел ремешок на шею. Теперь он не стыдился предка-завоевателя и был уверен, что предок тоже может гордиться им.

На другой день в школе ждал триумф. Те, кто раньше над ним смеялся, испуганно замолкали при встрече. Многие, кто раньше не замечал, теперь ловили его взгляд и пытались сказать что-нибудь лестное. На переменах подходили целые группки старшеклассников и рассматривали его, как диковинное насекомое. Идя по коридору, он слышал шепот: "Вон он пошел! Который? Вон тот, маленький!". Старшеклассник Олег Козаков, по прозвищу Казак, на большой перемене подошел к Тиму и спросил, где он тренируется. Тим ляпнул, что он занимается древним татарским боевым искусством.

– Покажешь приемчики? – спросил Олег. Тим обещал. А суперкрасавица Лариска пригласила его в субботу покататься на лошадях. Тим было подумал, не проводить ли Лариску домой после школы, но представил со стороны, как это будет выглядеть – Тим едва доставал высокой Лариске до уха – отказался от этой идеи. Впрочем, съездить покататься верхом Тим согласился.

В субботу на авто Ларискиного папана поехали за город, на конную базу. Авто было шикарное, с музоном, баром и видео, тонированными стеклами и личным шофером. Тим мягко покачивался на заднем сиденье, слушал Ларискино щебетанье и скупо ронял редкие слова. Тиму хотелось выглядеть этаким суровым мачо. По видео показывали "Одиночку", Тим боевики не любил и смотрел вполглаза

Богатая жизнь Тиму положительно нравилась. На базе Тим критически осмотрел двух престарелых ленивых лошадок и у мужеподобной девицы-распорядительницы поинтересовался, нет ли чего-нибудь поприличнее. Девица кинула на Тима взгляд, полный презрения – богатый выпендривающийся барчук ей явно не нравился.

– Оседлать сам сможешь? – в голосе мужеподобной девицы слышался подвох.

Девица вывела из стойла черного красавца коня явно разбойничьего нрава. Тим подошел. Конь косил глазом на незнакомого мальчишку с неодобрением. У Тима внутри все обмирало – он боялся коров, лошадей и больших собак.

Тимур похлопал коня по шее, перехватил уздечку и протянул на ладони сахар. Конь его нормально схрупал.

– Не надо седла, – сказал Тимур и вскочил на коня. Вид у девицы стал обалделый. Конь встал на дыбы, потом вскинул задом. На лице девицы появилось злорадное выражение – сейчас этот барчук шлепнется в осеннюю слякоть. Тимур резко осадил коня, тот поплясал на месте, попрыгал немного и успокоился.

–Как его зовут?

–Норд. Ты из конной школы? – в голосе девицы послышалось уважение.

– Я не из школы. Вообще первый раз в жизни верхом!, – Тим радостно подмигнул девице и проехался по кругу.

Лариска наконец забралась на свою лошадку. Они проехали шагом по осеннему лесу, потом Тим пустил Норда в галоп. Ларискина лошадка припустилась в след. Ездить галопом Лариска явно боялась. Когда лошади перепрыгивали через канавы или приходилось пригибаться, чтобы не получить веткой по голове, она смешно взвизгивала и вцеплялась в гриву. На поляне они остановились.

–Я устала. Давай пешком погуляем?

Тим спрыгнул с Норда и помог спуститься Лариске. Потом привязал лошадей.

–Что это у тебя? – Лариска дотронулась до серебряного кружочка на груди Тима. От быстрой скачки подвеска выскочила из-под рубашки.

–Знак власти,– сказал Тим, а Ларискины глаза зажглись любопытством.

–А у тебя он откуда?

–По наследству достался,–сказал Тимур, – от отца. Я прямой потомок Тимура-завоевателя.

Лариска провела пальцем по краю.

–Это платина?

–Ага,– соврал Тим. – Он стоит как сто твоих мерседесов.

На самом-то деле Тим понятия не имел, сколько может стоить этот серебряный кругляшок. Убрал подвеску под рубашку, а Лариска взяла его за руку. Она явно чего-то ждала. Интересно чего? Вдруг Лариска притянула Тима за плечи и поцеловала в губы. Это было неожиданно. Тим раньше не целовался. Первый мимолетный поцелуй был почти сестринским, но потом Лариска умело раздвинула ему губы и протолкнула язык внутрь. "Ни фига себе" подумал Тим. Тим боялся ударить в грязь лицом, но вроде все было в порядке. Лариска старательно пыхтела. "Полапать ее, что ли", – подумал Тим. Хрупкий, воздушный образ, в который Тим был влюблен, исчез. Перед Тимом была самка, тело которой даже через одежду жгло жаром желания. Тим потрогал Ларискину грудь. Интересно, как далеко можно зайти?" – подумал Тим.

Он шарил по Ларискиному телу, не встречая какого-либо сопротивления. Зайти, судя по всему, можно было далеко, но Тиму почему-то расхотелось. Ему было жаль своей разрушенной любви.

"Может, мне еще рано" – подумал Тим. Хотя прикольно было бы потом рассказывать пацанам, как он трахнул Лариску Егорову.

Рука девочки зашарила по нему, стало щекотно. Лариска расстегнула его джинсы. Желание прошло, стало стыдно и противно. Рука Лариски полезла к нему в трусы, пальцы были холодные и цепкие. Тиму хотелось, чтобы это побыстрее кончилось. Тело его жило отдельно от разума. Ларискины руки что-то делали, мышцы Тима послушно напрягались в такт ее движениям, а Тим думал о серебристой степи, раскаленном южном солнце, далеком городе Мараканде с голубыми куполами мечетей, шумной базарной площадью и огромными древними чинарами над темными арыками.

Обратно ехали молча. На Лариску смотреть не хотелось. Лариска все поняла и к Тиму с разговорами не приставала. Было противно в липких трусах, и он мечтал поскорее добраться до дома, залезть в горячую ванну и смыть с себя воспоминания о сегодняшнем дне. Если это и есть секс, то лучше его вовсе не надо, подумал Тим. С Лариской расстались холодно, он чувствовал, что задел ее женское самолюбие. "А, наплевать", – подумал Тим.

Вечером позвонила Ольга и сказала, что уголовное дело закрыто, так как Серафимыч умер в тюрьме. То ли сердце не выдержало, то ли еще что. Похороны в воскресенье. Может, так и лучше, вздохнув, сказала Ольга…

На перемене он наткнулся на Кобылу.

– Рамбаев, ты ведь дружишь с Кокаревым? Не знаешь случайно, как разыскать его родителей?

– Нет!

– Подожди. Утром звонили в школу, он в Питере, в реанимации… Какая-то драка, оказывается, он был фанатом.

Слово «был» отчаянно резануло слух…

– Я правда не знаю… А какая больница?

– Я не в курсе, звонили из милиции. Ладно, можешь идти.

Тим понимал, что надо ехать в Питер. Только все деньги он отдал Ольге, сам уже два дня питался остатками картошки и пшённой крупы. Ехать домой? Мать с отчимом перебрались в просторную квартиру на окраине, телефона там еще не было. Уйдет пол дня, да и не факт, что дадут. То есть, скорее всего не дадут… И Тим пошел в кабинет истории, понимая, что Юрочка ему не откажет. Что-то неуловимое перевернуло их отношения с историком, Тим, конечно, не понимал странной перемены в Юрочке, но ощущал это перемену каким-то внутренним животным чутьем. Прежний Тим никогда бы не решился так нахально просить денег, но Тимуру, видимо, это было не сложно. И действительно, Юрий Евгеньич выдал ему почти все, что было в кошельке. Самое поразительное, даже не спросив на что.

Дома Тим сделал то, на что никогда бы раньше не решился. Включил Владов комп и залез в его электронный дневник. Пользоваться интернетом Тим не очень умел, но браузер запомнил нужную страницу…

«Мелкий меня ревнует, смешно…
…Родители не вернуться…
…Вот и все. Серафимыча больше нет, и все – мое упрямство, мое козлиное непонимание этой жизни со всеми ее сволочными ямами и западнями…
…Жить не хочу, а надо… и надо позвонить мелкому, наверно ему тоже хреново, но он хоть тут не при чем…»

Тим подошел к секретеру, стал вытряхивать бумаги и книги, ища Владову записную. Пролистав, нашел телефон Сереги, фаната, которого пару раз видел. Набрал номер. Спросил, где Влад.

– А кто это?

Тим назвался. Серега помолчал. Потом сказал:

– Он в больнице, избили сильно... в общем один полез на толпу "Зенитовцев" ну и... куча переломов, еще ему черепушку бутылкой проломили. Чего полез, прямо будто жизнь надоела...

– В какой он больнице?

– Клиника ВМА, кажись так... подожди, сча посмотрю... Нейрохирургическая клиника ВМА, Серебристый 12.

…В клинике Тима пускать категорически не хотели. В свои 13 он выглядел много моложе - невысокий, худенький, не производил серьезного впечатления. Но настойчивость взяла свое, и в конце концов к Тиму вышел врач из реанимации, бородатый дядька в очках. Дядька тоже сначала заартачился, но через десять минут рыданий ему выдали белый халат и бахилы. Перед тем, как пустить Тима в палату, врач предупредил:

- Он тебя даже не узнает. У него кома.

Влад лежал, обвитый трубками и проводами, присоединенными к каким-то внушительным приборам. Голова у него была забинтована, под глазами черно-багровые круги. Лицо было неживое, такое же лицо было у бабушки, когда ее хоронили. Тим стало страшно и жалость к Владу и к себе опять подступила к самому горлу, вырвавшись наружу отчаянными слезами. Слезы катились по щекам, срывались серебристыми звездочками на пол. Тим подошел взял Влада за руку.

– Только живи,– шептал Тим, – только живи. Господи, сделай чтобы он выжил, ну пожалуйста, пожалуйста Господи, сделай, чтобы он не умер... Я обещаю, Господи, я обещаю, обещаю... Тим не знал, что именно он обещает, но горячая молитва шла от самого его сердца. Будем надеяться, что Господь услышал его...

Ночью в стан кочевого курта ворвались всадники. Как им удалось незаметно подойти к стану - загадка. Тим проснулся от криков и ржания лошадей, выскочил из шатра. Метались языки пламени, бегали обезумевшие люди. Тенями проносились всадники, в багровом свете пылающих шатров взлетали мечи и кричали люди последним предсмертным криком... Тим увидел прямо перед собой конника, сверкнул багровым отсветом меч. Тим понял, что сейчас он умрет. Как красиво, успел подумать Тим, прежде чем меч рассек тоненькую шею мальчишки, разрезав как бритвой на две части пятый шейный позвонок...

…Тим долго бродил по Питеру, шел снег вперемежку с дождем. Чтобы согреться зашел в историческую галерею восковых фигур. Вокруг были великие люди прошлого - Петр I, Наполеон, Суворов, Чингис-Хан.

В одном из залов Тим остановился перед восковой фигуркой мальчика в волчьей шапке, кожаных штанах и курточке, с луком за спиной. "Тимурин, 13 лет, 17 век." гласила табличка. Чуть ниже было написано "Был убит во время междоусобных войн между кочевыми и оседлыми племенами Манервархана. По преданию - один из тимуридов, правивших в Мараканде. Восстановлен в лаборатории Е.Лебедевой по черепу из захоронения АланСы-7. Скульптор-реставратор Петр Серафимович Вайнберг ".

Тим не заметил, как люди вокруг удивленно замолкают, видя двух совершенно одинаковых, хотя так по-разному одетых мальчишек. Одного воскового, с гордой и немного надменной улыбкой, а другого живого - с усталыми заплаканными глазами...

Часть 1 Часть 2