0 Мы слушаем. День за днем, год за годом мы как летучие мыши живем звуками. Сначала начинаешь понимать, что делают уборщики и баландеры. Легкое бренчание мисок, скрип левого колеса тележки, шелест щетки будят волшебное воображение. Позже начинаешь различать людей по походке. Врач немного прихрамывает, оперативник старается идти тише, дабы подслушать наши разговоры и подсмотреть нашу жизнь. Корпусные двигаются устало и раздраженно.

У нас нет часов, и по движениям на галере мы узнаем время. Которое давно остановилось для всех нас.

Утро. Завтрак. Нам его протягивают на лопате, как опасным животным. Обход. Мы должны стоять в специально начерченном квадрате посередине камеры. Нет, никто не входит – с той стороны двери есть монитор. День. Прогулка, единственный раз, когда камера открывается. Но мы ничего не видим – мы стоим лицом к стене. На голову надевают мешок, на руки – браслеты. Ведут. Опять ставят к стене…

Прогулочный дворик – та же камера, в щель между стеной и крышей виден клочок неба, иногда синего, иногда серого, иногда черного… Два раза на этом клочке мелькнула птица. Два раза за 25 лет…

У тех, кого здесь погребли заживо, нет будущего, нет надежды, нет желаний. Первые пять лет тяжко давит тоска и думаешь о самоубийстве. Первые пять лет во сне видишь деревья, реки, солнце. Потом уже навсегда только серый бетон. Привыкаешь…

Этот день принес столь здесь редкие чужие шаги. Так бывает, если где-то покойник. Его надо вынести, и тогда санитары спешат с носилками, а сними корпусной, оперативник, врач, кинолог. Собака постукивает когтями по гладкому кафелю коридора. Кафелю, которого никто из нас не видел и никогда не увидит. Интересно, какого он цвета?

Шаги ближе, ближе. Мы не знаем, кто живет за стеной. Интересно, где покойник? Неужели рядом? Моя камера – последняя. А шаги все ближе. И нет среди них хромой поступи доктора, нет торопливого топанья санитаров. Трое. Оперативник, кинолог, корпусной.

Шальная мысль – в случае войны мы подлежим уничтожению. Так говорят. Может быть, это расстрел? Или что там у них придумано для убийства пожизненно лишенных свободы?

− К стене! Руки на стену! Ноги шире! – хрипло каркает динамик. Пакет на голову. Ведут… нет, не на крышу, где прогулка… вниз, еще вниз, сырой запах подвала… неужели правда расстрел? ...

…Посетитель уже в летах, но военная форма на нем сидит ладно, а в американских знаках различия я так и не навострился разбираться. Кажется, полковник. Для их армии – чин высокий. Что может быть нужно полковнику американской армии от американского зека с двумя пожизненными сроками без права на амнистию и помилование? Любопытно.



Стою как положено, руки за спиной скованы, смотрю в пол. То, что он полковник, удалось ухватить мимолетным взглядом, когда была команда повернуться.

− Садитесь, Майкл.

По-английски мое русское имя Михаил звучит как Майкл. Впрочем, последний раз так ко мне обращались двадцать пять лет назад. Сейчас я заключенный 1427. Ну что же, я заинтригован. Просто сгораю от любопытства.

− Я приехал освободить вас, Майкл. Хотите на волю?

Меня качает, мир теряет очертания, я падаю, падаю, но у пола меня ловит все тот же полковник, вездесущий полковник, вполне предвидевший, что может случиться и обморок…

− Нет, ваше дело не пересмотрено, но по новому закону мы можем временно освободить любого заключенного, если в нем нуждается нация. Вы нужны нам, Майк. Согласны нам помогать?

Черт, он меня перепутал с кем-то. Нет у меня никаких знаний, что могли бы помочь Америке. Нет и быть не может, я лишь скромный учитель биологии. Или…

− Война с Россией?

− Нет, Майкл, нет… Собственно, и страны России уже десять лет как нет на карте. Вы согласны?

− Да. В любом случае – да.

− Собственно, я это знал. Вряд ли кто-нибудь предпочтет остаться здесь… Решение суда готово, давайте покинем это печальное место. Тут уж очень мрачно…

Надо сказать, я с ним совершенно согласен…

…Бетонный туннель, машина явно на электричестве, звук тихий, но с подвывом, как у старых, добрых московских троллейбусов. Странно, что в машине нет зеркал заднего вида… Двадцать пять лет назад были. Интересно, как они так ездят? Трудно это – ездить без зеркал…
Шлюз, проверка документов. Досмотр машины. За шлюзом опять тоннель, но уже не такой жуткий… Не тюремный. Плитка по стенам, фонарики, рекламки даже.

− Извините, Майк, но солнышка, неба и птичек пока не будет. База подземная…

Жаль. А я уж приготовился встретить мир во всём его великолепии. Впрочем, может это и к лучшему. А то ведь и двинуться умом недолго… После 25 лет, проведенных в каменном мешке.

− Если не секрет, зачем я вам?

− Секрет, конечно. У нас все секрет. Но не от вас. Я руковожу разведывательно-диверсионной школой. Готовим бойцов для работы на вражеских территориях. В том числе и на российских.

− Вы сказали, России нет.

− Государства нет, Майк, государства… А народ живет, пока еще живет.

− То есть я нужен как консультант по России?

− Глупости, Майкл. У нас полно русских и без вас. Да и ваши знания устарели ровно на 25 лет. Нет, вы нужны как консультант в боевой подготовке. Хотя, конечно, ваши знания русских реалий при этом лишними не будут. Но они гарнир к главному…

− А вы меня ни с кем не перепутали?

− Давайте проверим, − полковник усмехнулся, − закончили педагогический институт в Москве, факультет биологии и географии. Три года работали в школе. Ходили в походы, основное направление – лыжный спортивный туризм, опыт двух походов четвертой категории – Полярный Урал и полуостров Гыдан. В водном туризме слабее – всего лишь тройка, в горном и того хуже – двойка. Так?

− Совершенно правильно, я не агент ГРУ и не умею стрелять из-за угла… да и вообще взрывать и убивать. Или вы спецгруппу лыжников в тундру хотите забросить?

− Нет, не хотим. Группы будут работать в городских условиях и лесах средней полосы. Ваш туризм тут не при чем. Ладно, потерпите, через час будем на месте и сразу все поймете.

− Что, база рядом с тюрьмой?

− Нет, просто сейчас транспорт немного изменился…

Опять шлюз, только военный. За ним что-то вроде станции метро с крохотной платформой. И круглый «вагон», который больше напоминает гигантскую пулю. Или батискаф. Без окон. Дверь с шипеньем поднялась, внутри оказалось несколько совершенно самолетных кресел и стюардесса…

− Это труболет, передвигается по трубе с откачанным воздухом. Скорость до 1200 километров. Как видите, прогресс все же шагнул немножко вперед… Самолеты нынче не нужны, даже военные.

Капсула набирает скорость плавно, и все же в кресло вдавливает весьма ощутимо… А потом подают сэндвичи, виски и черный кофе…

…База поразила своей неопрятностью. Обшарпанный, заплеванный коридор, до половины стены – зеленая масляная краска с подтеками, выше – облупившаяся побелка. Увидеть такое где-нибудь в Сибири, в поселке городского типа было бы нормально. Но не в Америке с ее медицинской стерильностью даже в тюрьмах. И запах. Тяжелый дух – нет, не казармы, в армии, в казарме я был, там больше пахнет потом, разгоряченными молодыми самцами, а здесь… запах напоминал что-то давнее, тоскливое и очень знакомое, только вот что…

Я понял, когда мы в коридоре встречаем первых бойцов. Они вытянулись в струнку, аккуратные, подтянутые, в ладно сидящей американской форме, непривычно белые – ни одного негра. Мальчишки лет двенадцати. А пахло, как когда-то говорили наши вожатые, пионерами. Такой запах был в детских домах и пионерских лагерях, так пахнет сырое белье, пропитанное детским телом и детским потом… Запах тоски и расставаний…

Анонс романа Бориса Сатарова "Зеркала на дорогах" Читать продолжение...>>