0

Детские отряды, клубы, дружины нам настолько привычны, что трудно представить – всего сто лет назад нигде в мире не было ничего похожего. Все воспитание сводилось к порке за плохо выученный урок. Пороли как в школе, так и дома. В остальном дети были предоставлены самим себе, и никому не приходило в голову с ними чем-то заниматься и как-то организовывать их досуг. Что из себя представляло детство той поры прекрасно передано в романе «Том Сойер». Конечно, в разных странах были разные варианты. Детей отдавали в подмастерья. В дворянских семьях нанимали гувернёров. Вот и все.

Рождение детских организаций, неформальную педагогику обычно связывают со скаутами. Но это ошибка. Первым придумал работать с мальчишками писатель и натуралист Эрнест Сэтон-Томпосон. И, что особенно очаровывает, не было у него ни идеологий, ни военизированной подготовки, ни патриотизма. Просто игра в индейцев. Предлагаем главу из его автобиографии об этом удивительном эксперименте, который перевернул мир детства. Через несколько лет, прочитав книгу Сэтона-Томпсона о пионеринге, полковник Баден-Пауэлл создаст своих скаутов...

Знатоки леса

В 1900 году я смог наконец осуществить самую сокровенную мечту своей жизни. У меня появились средства и возможность купить несколько маленьких заброшенных ферм неподалеку от Нью-Йорка. Я стал полновластным хозяином окрестных дубрав, холмов, лесных зарослей, лужаек и прелестной речушки, питавшей топкое, поросшее ольхой болотце. Его удалось расчистить без особого труда и превратить в небольшое озеро — главное украшение этого птичьего и звериного рая.

Я построил простенький домик и обнес свои владения проволочной изгородью в три метра высотой с колючей проволокой наверху. Здесь я полагал жить большую часть года. Здесь собирался создать заповедник, в котором будет привольно всем диким животным. Я был счастлив, что мое желание исполнилось. Я гордился своими лесными угодьями. Я думал, что они принадлежат мне.

Но ребята из окрестных деревень думали иначе. Для них я был чужаком, вторгшимся в их владения. Я огородил забором землю, на которой их деды и прадеды собирали орехи, устраивали гулянки, заготавливали дрова, пасли скот. Мальчишки лишились охоты на белок и залетных вальдшнепов. Они объявили мне войну. Они решили выжить меня отсюда—ломали изгородь, стреляли в моих кошек и собак, разрисовывали ворота обидными для меня картинками.

Целое лето я чинил изгородь, заводил новых кошек и собак (здесь можно взять собаку в хорошие руки), красил ворота. Я надеялся, что непротивление злу возымеет действие, но видимых результатов не получил. Ночной разбой продолжался.

Как-то субботним утром я закрашивал очередные гадкие картинки на заборе. В это время мимо проходила целая ватага мальчишек. Обернувшись к ним, я сказал:

— Ребята, я не знаю, кто разрисовал мои ворота, да и знать не хочу. Поиграли и хватит. Ничего хорошего из этого не выйдет. Мне придется снова красить ворота, а на них и так достаточно краски.

Мальчишки прыснули со смеху и пошли своей дорогой, многозначительно посвистывая. На следующее утро все ворота, столбы, ближайшие деревья н валуны были расписаны самым неподобающим образом, и надписи придавали рисункам оскорбительно личный характер. Такие рисунки и такой текст не решилась бы напечатать даже нью-йоркская воскресная газета. Я на собственном опыте убедился, что непротивление обречено на провал.

У меня было много друзей, имевших загородные виллы. Один из них, очень опытный в таких делах человек посоветовал:

— Дело пустячное. Арестуйте всю шайку, припугните их хорошенько. Трусы тут же дадут показания, и вы упечете главарей в тюрьму.

— Ну нет! — ответил я, потрясенный этим советом. — Вы предлагаете посадить в тюрьму детей? Объявить преступлением простое ребячье озорство? Сделать закоренелых уголовников из мальчишек? Да я, может, и сам совершал подобные проделки в их возрасте! Нет! Пусть непротивление и уговоры на них не подействовали, попробую что-нибудь еще. Гипноз, например.

Я знал мальчишек. Признаться, я и сам до сих пор в душе мальчишка. Лет до шестнадцати-семнадцати мальчишка — это тот же пещерный человек. Главное для него — компания. Верность мальчишеской братии — его религия, более сильная, чем вера в бога.

Завоевав Индию, англичане, как и римляне до них, управляли покоренными народами просто и ненакладно — через их собственных вождей. Этот план я и решил испробовать.

Не откладывая дела в долгий ящик, я пришел в сельскую школу и попросил учительницу разрешить мне поговорить с ребятами минут пять. Она охотно согласилась. Тогда я сказал:

— Прошу встать тех, кому двенадцать лет и больше.

Поднялись десять — двенадцать мальчишек.

— Сегодня все в классе? — поинтересовался я.

Оказалось, что трое или четверо отсутствуют.

— Очень хорошо, человек шестнадцать мне и нужно, — сказал я. — Приглашаю вас и тех, кого сегодня нет в школе, в свою индейскую деревню в пятницу после школы. Разобьем лагерь и проведем вместе время до понедельника. Я дам вам каноэ, лодки, палатки, вигвамы — все в лучшем виде. Соломы для матрацев и дров для костра у меня много, харчей хватит на всех. Прихватите с собой по два одеяла. И еще: никакого оружия, спичек, табака. Ну как, придете?

Красноречивее всякого ответа была гробовая тишина. Ни намека на согласие, ни одного заинтересованного взгляда. Непостижимо! Я знал, что ребята лазали ко мне, потому что это запрещалось. Может быть, они меня не поняли? Я пояснил:

— Все — бесплатно. Я приглашаю вас в гости. В лагере будет очень весело, вот увидите!

По-прежнему никакого признака понимания. Ребята смотрели на меня равнодушно, недоверчиво или угрюмо. Я еще раз повторил приглашение и снова не дождался ни ответа, ни хотя бы осмысленного взгляда. Это выбило меня из колеи. Если б они сказали «нет» или задали вопрос, я бы знал, как выйти из положения, но каменная стена молчания лишила меня дара слова. Вконец растерявшись, я обратился к высокому красивому и на вид смышленому парнишке, стоявшему рядом:

— Ты бы хотел пожить в лесу в свое удовольствие?

Он кивнул в ответ. Я спросил второго, третьего. Ответом был более или менее сдержанный кивок. Я решил, что этого хватит и встреча состоится. Со словами: «Запомните: в пятницу после школы» — я отправился делать последние приготовления.

Все палатки, вигвамы, лодки и каноэ были приведены в идеальное состояние, матрацы набиты соломой, заготовлены дрова для костра, подобран инвентарь для игр, и, конечно, основательно пополнены запасы еды. Еды бы хватило человек на двадцать. Я нанял повара.

К пятнице все было готово. В четыре часа я ждал гостей, но никто не пришел. Четыре пятнадцать — нет мальчишек. Четыре тридцать — нет мальчишек. Повар, настроенный весьма скептически, проворчал:

— Я же говорил, что ничего путного из этой затеи не выйдет. Вот задать бы этим парням хорошую порку, может, поумнели бы.

— Нет, — возразил я ему, — много раз видел, как ремнем пытались научить уму-разуму, да только все впустую.

Я ждал, и на душе у меня было скверно. В голове вертелась детская песенка:

Мистер Тэчер
Устроил вечер,
Но никто не пришел.

Около пяти часов на главной подъездной аллее послышался шум и гам, и в ворота толпой ввалились мальчишки — не двенадцать, которых я видел в школе, не восемнадцать, на которых приготовил угощение, а сорок два! Каждый нес по паре одеял. Я думал, что этому шествию не будет конца.

Мальчишки были настоящими янки и, преодолев секундную растерянность, задали первый вопрос:

— А здесь можно орать?

— Орите во все горло, если вам нравится, — разрешил я.

И они устроили такой галдеж, что было слышно за две мили. Так говорили соседи, и я им верю.

— А купаться нагишом можно? — спросили ребята.

— Можно и нагишом.

Я с удовольствием смотрел, как ребята срывали с себя одежду и прыгали в озеро. Казалось, я выпустил на волю чудовище Франкенштейна, но по крайней мере голые мальчишки не могли поджечь лес или разнести в щепы дом. Это было только начало, и я хотел, чтобы они порастратили буйную животную энергию.

К шести часам стало темнеть. Ребята устали и проголодались. В лагере запылал костер.

— Лопать! Лопать! — позвал повар маленьких дикарей.

Одеваясь на ходу, они толпой хлынули в лагерь и с жадностью набросились на еду. Вот это было зрелище! Конечно, еда здесь была вкусней, чем дома. Они заглатывали пищу, как сорок два удава, и за один раз подчистили все, что было заготовлено до понедельника. К счастью, назавтра была суббота, и мы смогли пополнить запасы.

Поработав челюстями с шести и до семи, усталые, сытые и счастливые, ребята разлеглись вокруг костра, ожидая нового, более спокойного развлечения.

Я кое-что знаю о дикарях, а мальчишки — это те же дикари. И я предложил:

— Хотите, расскажу вам историю?

— Еще бы! Давай! — милостиво согласились они.

Получив столь вежливое разрешение, я повел свой рассказ об индейцах и жизни в прериях. Истории были одна интересней другой, и, слегка подновив блестящие фантазии Купера, я представил Краснокожего в ореоле неувядающей славы. Тем временем я внимательно наблюдал за мальчишками: мне нужно было целиком завладеть их вниманием, чтоб они не заснули.

К восьми вечера старшие ребята прекратили грубые шутки и перебранку, а маленькие смотрели на меня во все глаза. Они придвинулись поближе и, как зачарованные, слушали о славных подвигах разведчика, проникшего во вражеский стан. Даже закончив рассказ, я чувствовал, как захватила их мечта о подвигах и славе, как горько они сожалеют о том, что благородные краснокожие ушли в прошлое. От былой неприязни ко мне, чужаку, не осталось и следа. Решив, что подходящий психологический момент настал, я, как полагается, сделал паузу после кульминации и спросил задумчиво:

— Ребята, так как же мы станем жить в лагере — каждый сам по себе или по индейскому обычаю?

Учитывая атмосферу, которую я намеренно создал, мог последовать только один ответ.

— Спрашиваешь! Конечно, по-индейски! Мы — индейцы!— закричали ребята.

— Хорошо, — согласился я, — только запомните: теперь мы одно племя. Каждый воин имеет право голоса. Прежде всего мы должны выбрать Первого Военного Вождя.

Тут мальчишки впервые проявили вежливость.

— Чего там выбирать, ты и будешь у нас вождем, — ответили они дружно, руководствуясь, несомненно, вновь возникшим чувством симпатии.

Но я тотчас отклонил это предложение:

— Так не пойдет. Я не могу быть вождем, я — шаман. Вождем должен стать один из вac.

И я получил сорок два предложения. Каждый приводил самые убедительные доводы, почему вождем должен Стать именно он. Спор грозил перейти в драку, и мне пришлось вмешаться.

— Погодите, — сказал я. — Этот вопрос можно разрешить иначе. Кто из вас может побороть всех остальных?

— Это несправедливо! — раздались обиженные голоса. — Хэнк Мартин может побороть любого. Он — самый старший и сильный.

— Почему же несправедливо, если Хэнк Мартин может побороть всех? А кто считает, что он справится с Хэнком?

— Я хоть сейчас могу,— сказал, поднимаясь, рослый парнишка, решивший, видно, рискнуть ради такой чести.

— Ладно, — сказал я, — Рад, что нашелся такой Смельчак. Сейчас вы не будете меряться силой, попробуете в другой раз.

Я поставил обе кандидатуры на голосование. Мартин легко победил соперника. Он был признанным вожаком, это не вызывало сомнений.

У меня упало сердце при одном упоминании о Хэнке Мартине. Это был широкоплечий сероглазый парень лет шестнадцати, с твердым подбородком, сильный, как молодой бык, энергичный, самонадеянный и бесстрашный. Он уложил бы меня в первом же раунде. Во всем округе не было парня хуже, чем он. Хэнк был замешан во всех хулиганских проделках, его «подвиги» уже выходили за рамки обычных ребячьих шалостей, они граничили с преступлением. Он шел к исправительной тюрьме и вел за Собой добрую дюжину ребят. Отец Хэнка держал коров, и в обязанности сына входило разносить по утрам молоко. Это давало ему массу возможностей озоровать, и он не упускал ни одной возможности. Я прекрасно знал, что это Хэнк разрисовывает мои ворота. Я боялся Хэнка Мартина. Но он, несомненно, был вожакам шайки и мог отстоять это право сокрушительным ударом левой. Следуя своей политике, я должен был признать его вожаком.

Часто бывает, что плохой парень — это всего-навсего чересчур энергичный, сбившийся с пути хороший мальчишка, нацепивший на себя маску хулигана. Если найти к нему подход, его можно убедить скинуть эту маску. С надеждой, что это тот самый случай, я отвел Хэнка в сторону и сказал:

— Послушай, Хэнк, ребята избрали тебя Главным Вождем племени. Запомни: это не на сегодня, завтра и послезавтра. Мы собираемся жить одной семьей целый год — и в лесу, и дама. Это будет что-то вроде клуба, пока игра не наскучит ребятам. Сам подумай, ведь ты теперь главный у этих мальчишек. Ты, как настоящий мужчина, не будешь их учить дурному.

— Скажешь тоже! Конечно, не буду, — ответил он.

Может, это были только слова. Тогда я ничего не знал. Однако его мать потом говорила мне, что он за свои слова в ответе. Раньше взрослые никогда не обращались с ним как с важной персоной. Это было что-то новое и льстило его самолюбию. Хэнк взялся за ум и отнесся к своим обязанностям серьезно, по-мужски. Но все это было значительно позже, а сейчас мы были заняты выборами Второго Вождя.

Мне бросился в глаза очень толстый парнишка лет четырнадцати. Весил он не менее восьмидесяти килограммов.

— Кто это? — спросил я мальчугана, стоявшего рядом.

— Том Сьюит, — ответил тот.

— Том Сьюит, Том Сьюит! — стали выкрикивать ребята.

Я понимал, что толстяк не годится для такого важного дела. Тут нужен крепыш и здоровяк, поэтому я намеренно тянул время, пока тонкий голосок возле меня не пискнул:

— Том Барни.

Том Барни был тоже не бог весть какой герой, но из двух зол меньшее.

— Итак, Вторым Вождем предлагают выбрать Тома Сьюита и Тома Барни. Кто за Тома Барни?

Поднялось пять рук.

— Кто за Тома Сьюита? Целый лес рук. Озадаченный, я тщательно пересчитал их — тридцать девять. Тут я обнаружил, что один мальчишка поднял обе руки сразу.

— Ага, — обрадовался я, — ты, братец, ловчишь, испортил нам все выборы. Придется начинать все сначала.

Я произнес пламенную речь в поддержку Тома Барни, перечислил придуманные мною на ходу доводы в его пользу, но, конечно, не стал порочить и его соперника. Своего кандидата я поставил на голосование первым, надеясь завоевать голоса независимых.

— Давайте голосовать по справедливости, —предложил я. — Кто за то, чтобы выбрать Тома Барни Вторым Вождем, поднимите руки.

К моему изумлению только два мальчика подняли руки — сам Барни и его брат.

— Кто за Тома Сьюита?

Сорок рук. Сомнений не оставалось. Я нехотя возвестил, что Том Сьюит прошел большинством голосов.

— Том Сьюит, выйди вперед и прими присягу.

Том вышел. К счастью, это был вовсе не толстяк. Тут, видно, вышла ошибка. Сьюит и был тот крепко сбитый парень, который вызвался побороть Хэнка. Лучшего Второго Вождя было не найти.

Потом мы выбрали Третьего Вождя и Совет Двенадцати. Один из них стал Вождем Костра Совета и должен был выполнять обязанности кострового, другой стал Хранителем Тотема (секретарем), а третий — Хранителем Ожерелья (казначеем). Я предложил себя в Шаманы и был избран. Остальные мальчишки стали называться воинами.

Покончив с организационными делами, я зачитал им Свод законов и Конституцию. Все это, разумеется, было экспромтом и, как большинство экспромтов, тщательно подготовлено заранее, а на сей раз — с помощью опытного юриста.

Мы предусмотрели все, о чем говорилось в законах страны. Мой закон запрещал бунт против Совета, огнестрельное оружие в лагере, разведение костров в неположенном месте, курение, охоту на певчих птиц и белок, нарушение законов игры, угрозу оружием. Главными добродетелями провозглашались рыцарство, доброта, смелость и честь.

Так началась игра, которой суждено было стать эпохой в жизни деревенских мальчишек, моей собственной и тысяч мальчишек по всему свету.

Нашим девизом было: «Все лучшее от лучших индейцев». Мы перенимали все яркое и самобытное из обычаев индейцев. К примеру, мальчишкам хотелось носить яркие перья.

— Пожалуйста, носите, — сказал я, — но помните об Обычаях индейцев. Настоящий индеец не стал бы цеплять в волосы любое приглянувшееся ему перо. Каждое перо выдавалось Советом в виде награды за подвиг. Я могу перечислить добрую сотню подвигов, за которые воины награждались пером.

Приняв за основу спортивные нормативы для школьников, я выдавал перо тем, кто имел высокие показатели: мог пройти четыре мили в час, пробежать сто ярдов за одиннадцать секунд. Легко было заслужить лишь перо за плаванье — его получал каждый, кто мог проплыть сто ярдов любым стилем с любой скоростью. Второй ступенью были практические навыки путешественника. Я удостаивал награды, тех, кто мог добыть огонь трением, измерить на глаз ширину реки и т. д. Третьей ступенью было знание природы. Награду получали те, кто мог правильно определить двадцать пять деревьев, пятьдесят цветов, пятьдесят птиц.

Я придумал игру «Охота на оленя», в ходе которой надо было найти деревянного оленя по обрывкам бумаги или зернам маиса и поразить его стрелой; игру «Поиск лазутчика», «Охота на медведя», «Охота с острогой на осетра», «Зоркий глаз».

Я не сомневался, что все эти хитроумные выдумки придутся по душе моим молодым дикарям. Здравый смысл новой воспитательной системы заключался в ее игровом красочном характере, в самоуправлении, которое предоставлялось мальчишкам, в конкретных делах. А главное — в ней учитывалась слабая струнка дикарей-мальчишек — любовь к славе. Где кнутом, где пряником, она учила их жить и думать.

Успех воспитательной системы превзошел мои самые смелые ожидания. Грубый неотесанный мальчишка может отмахнуться от учителей и высмеять мнение старших, но он не может высмеять общественное мнение или просто отмахнуться от своих товарищей: ведь в их власти справедливо покарать его за дерзость.

Мы начали игру, и утром в понедельник вместо сорока двух маленьких негодяев, чинивших мне всевозможные подлости, у меня появилось сорок два преданных друга. Они и до сих пор мои друзья.