0

Александр Дмитриев

 

Прежде, чем говорить о том, что происходит с детьми в первобытных культурах, необходимо хотя бы в общих чертах понимать, как живут охотники-собиратели. Существует масса глубоко укоренившихся, но совершенно ошибочных представлений о жизни первобытных народов. Одно из них об обязательной племенной организации, возглавляемой вождями и шаманами. Если речь идет об охотниках-собирателях, которые постоянно кочевали с места на место, то их группы часто были временными и под понятие племени никак не подходят. (см. О.Ю.Атемова "Колено Исава"). Племенная организация во многих случаях была придумана самими этнографами, так как европейский разум не был способен в то время представить жизнь без какой-либо вертикальной организации. Однако в дальнейшем я буду пользоваться привычным понятием племени, тем более многие народы, о которых пойдет речь, жили в деревнях и использовали примитивное сельское хозяйство. Но всегда следует помнить, что племя - условное понятие, часто подразумевающее лишь группу людей, проживающую вместе здесь и сейчас.

 

Хотите заняться дайвингом и подводной охотой? Стать не хуже древних охотников? Вы можете отличное подводное ружье zelinka купить в интернет магазине. Просто валяться на пляже скучно. Нет ничего увлекательнее, как активный на море, с ластами, маской и подводным ружьем!

 

Устройство жизни

 

Считается, что основная ячейка нашего общества – это семья. Для первобытных народов это совсем не так. Социальные приматы, к которым относится и человек, в природе не образуют моногамный семьи. Поэтому в племенах правильнее выделять женское и мужское ядро. В середине поселения строился мужской дом, где воины и охотники проводили большую часть времени. Женщинам не разрешалось даже приближаться к этому мужскому клубу, а нарушительниц могли затащить внутрь и подвергнуть групповому изнасилованию.

 

Чем занимались в мужском доме? Надо учесть, что охотники-собиратели тропических стран не слишком утруждали себя работой – по подсчетам исследователей, на труды у мужчин уходило в среднем не больше часа в день. На охоту ходили не слишком часто, основную еду добывали женщины, и главным занятием мужчин были танцы, песни, изготовление украшений – все это носило ритуальный религиозный характер.

 

Клод Леви-Стросс наблюдал жизнь такого дома в племени Бороро (Бразилия). Мужчины возлежали на циновках, разговаривали, пели, иногда кто-нибудь вставал и шел в свою хижину, откуда возвращался с большой миской, полной едой. Тогда все с воодушевлением подкрепляли силы. Мужчины с упоение украшали друг друга, исследователь однажды наблюдал, как двое в течение целого дня обклеивали свои тела птичьи пухом:

 

"[Мужчины] изготовляют из волос своих жен длинные плетеные шнурки, которые заматывают на голове наподобие тюрбанов. В праздничные дни мужчины носят также подвески в форме полумесяца из пары когтей крупного броненосца (землероющего животного, размеры которого превышают метр и которое едва ли изменилось с третичного периода), украшенных инкрустациями из перламутра, бахромой из перьев или хлопка. Клювы туканов, закрепленные на покрытых перьями стержнях, султаны из перьев больших белых цапель, длинные перья из хвостов араурана, вставленные в ажурные бамбуковые веретена, обклеенные белым пухом, воткнуты в их шиньоны — натуральные или искусственные — наподобие шпилек, придерживающих сзади надвинутые на лоб диадемы из перьев. Иногда эти украшения комбинируются в головной убор, такой сложный, что порой несколько часов уходит на то, чтобы укрепить его на голове танцора.Я приобрел один такой убор для Музея Человека в обмен на ружье. Переговоры об этом продолжались неделю. Убор был совершенно необходим для проведения обряда, так что индейцы решились с ним расстаться только после того, как набрали на охоте все необходимые перья и изготовили из них другой убор. Он состоял из диадемы в форме веера, козырька из перьев, закрывающего верхнюю часть лица, высокой цилиндрической короны, охватывающей голову в виде палочек, увенчанных перьями орла-гарпии, и из плетеного диска, в который втыкают куст палочек, обклеенных перьями и пухом. Это сооружение достигает почти двухметровой высоты. Даже когда мужчины не носят церемониального наряда, их страсть к украшению остается столь сильной, что они постоянно придумывают себе какой-то убор. Многие надевают короны: меховые повязки, украшенные перьями; плетеные венчики, также с перьями; или что-то вроде чалмы из когтей ягуара, вставленных в деревянный круг. Но они приходят в восхищение и от сущего пустяка: высушенная соломенная полоска, подобранная на земле, наскоро подправленная и раскрашенная, составляет хрупкий головной убор, в котором его владелец может красоваться, пока не предпочтет ему выдумку, вдохновленную другой находкой. Иногда для той же цели обрывают все цветки с дерева. Кусок коры, несколько перьев дают неутомимым модельерам повод к изготовлению потрясающих ушных подвесок. Чтобы оценить ту энергию, которую расходуют эти крепкие молодцы, украшая себя, нужно войти в мужской дом: во всех углах вырезают, отделывают, высекают, клеят. Речные раковины разделяют на куски и с силой их полируют на брусках для изготовления бус и губных вставок. Из бамбука и перьев нагромождаются фантастические сооружения. С прилежанием костюмерши эти мужчины, сложенные, как грузчики, преображают друг друга в цыплят с помощью пуха, приклеенного прямо на кожу.

 

...Мужской дом не только являет собой ателье, но и служит для других целей. Там спят подростки, там в свободные часы отдыхают женатые мужчины: болтают и курят толстые сигареты, завернутые в сухой кукурузный лист. Там же они порой и едят, ибо тщательно разработанная система повинностей обязывает роды по очереди нести службу в мужском доме. Примерно через каждые два часа один из мужчин идет в свою семейную хижину за тазиком, наполненным маисовой кашей, так называемой мингау, которую готовят женщины. Его возвращение приветствуется громкими радостными криками «О! О!», врывающимися в дневную тишину. По незыблемому ритуалу, человек, отрабатывающий повинность, приглашает шестерых — восьмерых мужчин и ведет их к тазику, откуда они черпают миской, сделанной из глины или раковины."

 

Жизнь в мужском доме текла спокойно и неторопливо. Главным занятием мужчин помимо выполнения религиозных обрядов была война. Соседнее племя, а часто и соседняя деревня были уже враги. За пределы своей территории охотники-собиратели выходили редко, главным образом в военные набеги. Боевые экспедиции с нашей точки зрения были не слишком-то благородны – подловить толпой одинокого охотника из соседнего племени, убить и отрезать ему голову в качестве трофея считалось вполне достойным настоящего мужчины. В племени охотников за головами мальчик перед инициацией должен был обязательно добыть голову врага. Как правило, родственники-мужчины со стороны матери доставляли ему жертву, связанную по рукам и ногам, прямо в хижину, где мальчик и совершал свой кровавый обряд. Не редки были и налеты на соседнюю деревню за женщинами – чаще всего, когда тамошние мужчины были далеко и не были способны защитить свои семьи. По свидетельству Этторе Биокка, прожившей много лет в племени яномамо, мальчиков чужого племени при этом истребляли поголовно, а девочек и женщин уводили в плен, где делали своими женами. Мужчины гибли очень часто – исследователи утверждают, что в первобытных война погибало во во много раз больше народа, чем в самую кровавую современную - Вторую мировую. Большинство женщин из-за гибели мужчин выходили замуж по три-четыре раза.

 

Исследователь Р.Даймонд, живший некоторое время в племени в племени форе (Новая Гвинея) как-то решил отправится через территорию соседнего племени. Форе объяснили ему, что он сразу будет убит. Посещение соседей мыслится только как разведывательная экспедиция с целью организовать похищение женщин, грабеж, сожжение деревни и никак иначе. Индейцы яноамо владели следующим приемом, который в переводе на наш язык значит «подлый трюк» - соседнее племя приглашалось на дружеское пиршество якобы для заключения союза. Когда гости наедались и упивались, хозяева неожиданно выхватывали оружие и убивали беззащитных людей, совершенно не готовых к вероломному нападению.

 

Ссоры возникали совершенно по пустякам, и часто решение пойти и сжечь соседнюю деревню происходило спонтанно, без каких-либо веских видимых причин. Миклухо-Маклай наблюдал, как вдруг мужчины племени возбудились и стали призывать друг друга пойти и сжечь соседнюю деревню. Вразумительно бъяснить этнографу за что и почему они хотят уничтожить соседей, папуасы не смогли. Боевой пыл погас также неожиданно как возник.

 

Все это весьма напоминает поведение шимпанзе. В заповеднике в Гомбе наблюдали, как группа в семь-восемь особей скрытно проникла на территорию соседней стаи. Завидев одиноко и мирно кормящегося молодого самца, «отряд» устремился к нему. Бедное животное бросилось улепетывать, но было поздно – его повалили на землю, стали рвать, кусать, щипать, царапать, отравать лоскуты кожи и мяса. Через пятнадцать минут избиения отряд также скрытно уходил, бросив свою жертву умирать. В течении десяти лет таким способом соседняя стая была почти полностью истреблена.

 

Конечно, как и среди шимпанзе, были среди племен как воинственные, так и более мирные. Маргарет Мид рассказывает, что горные арапеши, немногочисленный и спокойный народ, испытывали ужас перед своими соседями – воинственными охотниками за головами. Видимо из-за низкого боего духа арапеши и были вытеснены в скудные горные районы из благодатных равнин.

 

Еще одним немаловажным делом у мужчин была подготовка мальчиков в воины. Они организовывали сложные ритуалы инициаций и передавали подросткам сакральные магические знания. Эти знания принадлежали только мужчинам – изготовление и использование специальных флейт и гуделок, звуки которых непосвященные считали голосами духов ( если женщина случайно видела мужчин за использованием этих предметов, ее немедленно убивали ), тайные ритуалы и ранговые союзы. Короче, там было чему учить. Завоевать авторитет можно было только доскональным знанием этой первобытной магии, поэтому мальчики предавались учебе с воодушевлением.

 

В племенах царило что-вроде демократии. Вождь значил не слишком много – неугодного вождя могли запросто сместить, а то и убить. По свидетельству Леви-Стросса вождь – это отнюдь не верховная власть и совершенно не похож на наших королей и князей. Он должен угождать старши мужчинам, должен быть душой общества. Исследователь видел, как один из вождей половину дня развлекал племя песнями, историями и даже театральными сценками. Все богатые подарки, привезенные Леви-Строссом уже на другой день были раздарены – себе вождь не оставил ничего. Быть вождем – тяжелая обязанность, а потому многие просто отказывались от предложенной чести.

 

Были у вождей и свои привилегии – например, он мог иметь несколько весьма молодых жен. Леви-Стросс наблюдал, как такой вождь купался и резвился со своими 12-13 летними женами будто мальчик, затевая всяческие детские игры и получая от этого максимум удовольствия. Возраст жен не должен удивлять – во многих племенах девочек могут отдать замуж в 2-3-х летнем возрасте. Леви-Стросс рассказывает, как дети привели ему такую малышку и на полном серьезе предложили взять ее как жену. Его отказ удивил и расстроил их. Один индеец в присутствии этнографа долго восхищался двухлетней дочерью вождя, говоря, какая у нее спинка, какие ножки, и какая чудесная женщина из нее вырастет, а потом стал сватать девочку, предлагая за нее щедрые дары. Если бы вождь согласился, индеец стал бы растить девочку, заменив ей отца и мать, и только по достижении той зрелости (лет в 10-12) она разделила бы с ним постель.

 

Магия – важнейшее дело для первобытного человека. К примеру, в племени Дубуанов любое несчастье приписывалось злому колдуну. Если издохла у кого-то издохла корова, то это было не потому, что она старая и больная, а потому, что кто-то наслал на нее чары. Надо обнаружить обидчика и потрясти его еще более ужасным заклятием. С наступлением начи можно было видеть, как закутанные в плащи тени бродят по деревне, стараясь выведать, не плетет ли кто-нибудь очередное черное заклятье. Колдовские ритуалы ценились весьма дорого – за хороший ритуал человек мог отдать последнее, что у него было.

 

Вот что рассказывает о колдунах Леви-Стросс в книге “Печальные тропики”:

 

«Колдуном становятся по призванию, а нередко и после того, как человек заключает соглашение с членами очень сложной общности. Она состоит из злокозненных или попросту опасных духов, частично небесных (и тогда оказывающих влияние на астрономические и метеорологические явления), частично подземных, а частично относящихся к животному царству. Эти существа, число которых постоянно растет за счет душ умерших колдунов, ответственны за движение светил, за ветер, дождь, за болезнь и смерть. Это герои рассказов, выступающие в разнообразных и ужасающих видах: мохнатые, с продырявленными головами, откуда выходит табачный дым, когда они курят; воздушные чудовища, которые испускают дождь из глаз и ноздрей, или с непомерно длинными волосами и ногтями; об одной ноге с большим животом и с телом летучей мыши, покрытым пухом.

 

Бари — личность антиобщественная. Благодаря личной связи с одним или несколькими духами он получает привилегии: сверхъестественную помощь, когда в одиночку отправляется на охоту, способность превращаться в зверя, дар пророчества; он знает секреты болезней. Убитую на охоте дичь, первый собранный урожай не полагается есть, пока бари не получит свою долю. Она составляет то мори, которое живые должны принести духам мертвых. Таким образом, она играет в системе роль симметричную и противоположную роли погребальной охоты, о которой я говорил. Однако бари тоже подвластен одному или нескольким духам-хранителям. Они используют его для перевоплощения и тогда бари, оседланный духом, впадает в транс и конвульсии. В обмен на свое покровительство дух ни на минуту не упускает бари из поля зрения; именно он является истинным владельцем не только имущества, но и самого тела колдуна. А тот отдает духу отчет за поломанные им стрелы, попорченную посуду, за обрезки своих ногтей и волос. Их нельзя уничтожать или выбрасывать, и бари тащит за собой эти обломки своей прошедшей жизни. Старая юридическая поговорка — мертвый хватает живого — получает здесь ужасный и неожиданный смысл. Связь между колдуном и духом такая тесная, что в конечном счете никогда неизвестно, кто же из двух партнеров по договору является хозяином, а кто слугой.»

 

Маргарет Мид повествует, как у горных арапешей детей учили не оставлять после себя ни испражнений, ни клочков волос. Даже просто высморкаться было опасно – враждебный колдун, мог получить страшную власть над человеком, завладев такими «дарами». Поэтому с самых малых лет дети знали, что все, некогда принадлежавшее их телу, надо закопать, а лучше вовсе уничтожить.

Австралийский абориген Вайлпулданья рассказывал, как в семилетнем возрасте переел меда диких пчел и его стало тошнить. Однако его дедушка полагал, что на него наслали враждебные чары. Уже тогда мальчик вполне был осведомлен, насколько страшно быть заколдованным и действительно стал умирать. Он весь горел, внутри жгло будто огнем, он почти терял сознание. И он умер бы, если бы не призвали шамана, который как более сильный колдун смог снять проклятье, отсосав через кожу отравленную кровь. Даже став взрослым и получив медицинское образование Вайлпулданья по-прежнему был убежден, что его в детстве заколдовали.

 

Собственных шаманов и колдунов боялись и уважали. В одном папуасском племени способный парнишка очень хорошо освоил все магические и религиозные практики, в результате его приняли как равного в сообщество взрослых мужчин задолго до наступления зрелости, в то время как его сверстники считались мальчиками и все еще проходили обряды инициаций.

 

Мы видим, что ребенок в первобытном племени живет совершенно в иной среде, что наши мерки попросту неприменимы к людям каменного века. Убийство, грабеж и изнасилование для нас – страшнейшее преступление, для аборигена это доблесть, если жертва не принадлежит к его племени. Суеверия настолько пронизывают представления о мире, что люди их и не замечают, просто живут среди злых духов, чар и колдунов и всякий раз точно знают, что нужно сделать, дабы отвести мифическую опасность. Семьи в нашем понимании не существует, ребенок запросто может уйти из дома. Маргарет Мид рассказывает, как встретила зареванного семилетнего малыша, уходившего из своей деревне в поисках новых родителей. Домой он так и не вернулся, оставшись жить в соседней деревне. Такая жизнь требует иного воспитания, или, более точно вы, иной, не такой как у европейцев, социализации.