0 Долго ходил я по коридорам Педагогического университета и спрашивал якобы будущих, якобы учителей: «Кто такой Макаренко?» Наиболее распространённые ответы: «В первый раз слышу», «Это был педагог, который воспитывал коллективно», «Нас в школе им грузили, я даже записывал, но уже помню», «Писатель… он написал какую-то поэму про педагогов…»

Среди студентов, собирающихся летом в лагеря вожатыми, где-то четверть эту фамилию слышала, но книгу «Педагогическая поэма» не читал никто.

Итак, год 1920-й. Разруха, голод, и орды беспризорных детей, ворующих всё, что плохо лежит. Грабежи и убийства тоже — на каждом шагу, а на устах гимн «Позабыт, позаброшен…» Большевики сказала «надо», Дзержинский ответил «есть» и ВЧК принялась за дело. Повсеместно начались облавы и бурный рост детских воспитательно-трудовых колоний…



Одну из них наробраз Украины решил организовать под Полтавой. Туда и был брошен «делать нового человека» молодой учитель Антон Макаренко, прочитавший целую гору педагогической литературы. Как он это сделал — непонятно, ибо всякий знает, что читать педагогическую литературу в принципе невозможно, страшно далека она от реальных детей. Нет, вы попробуйте прочитать вот эту цитату из одного «учебника» по педагогике: «Руководя воспитательным коллективом, воспитатель может педагогически целесообразно организовать и направить жизнь детей в общественно-полезное русло, а, следовательно, организовать и направить процесс воспитания детей, руководить им, т. е. внести в жизнь детского коллектива содержание, соответствующую организацию, формы и методы деятельности…» Господи, как же хочется убить, того, кто это писал… Но я отвлёкся.

Первые воспитанники колонии оказались отнюдь не малолетками. Это были вполне совершеннолетние грабители и убийцы, занизившие свой возраст, чтобы не идти под расстрел. Они очень невнимательно прослушали пламенную речь Макаренко о новой жизни, а после вообще перестали обращать внимание на воспитателей — уходили в город, когда хотели, возвращались только ночевать, вытирая с ножей чью-то кровь. Таково было, как признавал он в «Педагогической поэме»: «бесславное начало колонии имени Горького».

В этой книге Макаренко пишет, что впервые заставил обратить на себя внимание воспитанников, дав одному из них по лицу. Почему после этого воспитанники не убили его, а покорно пошли пилить дрова — из книги не очень понятно. То ли зауважали физическую силу Антона Семёновича и его решимость, то ли им просто стало стыдно...





Книга писалась в разгар сталинизма и, понятно дело, очень о многом в ней говорить было нельзя. Из анализа умолчаний, а также воспоминаний бывших воспитанников можно предположить, что поначалу дело было вовсе не в педагогике. Просто в колонии дежурил наряд чекистов, который в любую минуту мог препроводить зарвавшегося воспитанника обратно в тюрьму. Так что по-настоящему Макаренко начал с того, что вызвал этот самый наряд и ласково предложил всем сделать выбор: или тюрьма или «…а кто останется жить в колонии, тот будет соблюдать дисциплину. Как хотите. «Малины» не будет».

Много чего написано о «гуманистическом» воспитании, уважении к личности и о том, что педагог «выгоняя ученика, пасует перед ним». Всё это правильно, но уже потом. В самом начале пути эта интеллигентская трескотня разбивается о суровую действительность. Хотят того гуманисты или не хотят, но все выдающиеся педагоги начинали свой путь к воспитательным вершинам с грубоватого административного принуждения. Воспитуемые, так или иначе, должны были начать совершать какие-то нужные педагогу действия, (например, первый раз в жизни помыться), а потом вдруг увидеть, что это хорошо (согласитесь, когда у тебя нигде не чешется, то это хорошо). Но, боже упаси, заставлять это проделывать одного — только всех сразу.

В колонии Макаренко начали трудиться. Не потому, что их убедило доброе слово гуманиста, не под влиянием личного примера воспитателя (когда Макаренко с завхозом Калинычем разгребали снег — колонисты стояли на крыльце и ржали), а потому, что выбор у них был скуден. Начали работать… и с каждым днём всё с меньшей ленцой…



И что же вскорости обнаружилось? В колонии загудели печи, и стало тепло. Чистенькие комнаты, аккуратнейше застеленные кровати, белоснежные скатерти и цветы, цветы повсюду — приятно ласкали взоры. Подсобное хозяйство обогатило как стол, так и стул воспитанников, а ещё: «к марту все наши колонисты были так одеты, что им мог бы позавидовать любой артист…» С каждым днём и старожилы и новенькие убеждались, что в колонии по любому жить лучше, чем в кутузке или подворотне. Платой за эту жизнь была строгая дисциплина и упорный труд… Т.е. создав, говоря современным языком, «пространство соблазнов» Антон Семёнович в принципе мог потребовать с воспитанника за право пребывания в этом «пространстве» очень многого. Первичное принуждение ни в коем случае не должно достигаться криком, угрозами и физическим насилием. Только предоставлением выбора: «Ты или с нами или где, хочешь».

Решив задачу первичного принуждения, великий педагог, следуя своему таланту, интуиции, а также, конечно, пробам и ошибкам начал создавать Систему самоуправления колонии. Он понял главное: никакой воспитатель даже в тысячной доле не может так влиять на ребёнка, как это делает коллектив сверстников. Будь сотрудница детской комнаты милиции хоть самым разнеможным психологом, хоть семи педагогических пядей во лбу, пусть она хоть сутками проводит с трудным подростком душе-спасительные беседы из цикла: «Ну, что же ты, Саша» — дворовая компания легко сведёт её усилия на нет. Только создание коллектива — вот единственно правильный путь педагога, если, конечно, его цель — результат, а не процесс. (После убийства перуанского студента, все воронежские ВУЗы отчитались о проведении «Вечеров толерантности». Хорошие студенты попели песни с хорошими неграми. И что? Процесс налицо, а результат?)

У Макаренко было множество крупных открытий и мелких находок: повсюду зеркала — и нет больше чумазых, убрали повсюду плевательницы — и никто не плюётся, но помимо всего этого я бы выделил несколько самых главных посылок.

Во-первых, воспитанники должны трудиться всегда, упорно и видеть зримые результаты своего труда: огороды, клумбы, птичник, клуб, карусель, столовая… и везде ослепительно красиво. Во-вторых, чем меньше у питомцев свободного досуга — тем лучше. При колонии было множество кружков, секций, ансамблей, оркестр и самый настоящий театр. В-третьих, любое дело, должно планироваться, осуществляться, а потом тщательно анализироваться. Ничего не имеет смысла, если дело по-том не обсуждено. Собрания и Советы командиров были неотъемлемой частью жизни колонии.

Ещё одно открытие Антона Семёновича привело меня в восхищение — это изобретение сводных отрядов. В колонии были постоянные отряды с назначаемыми или избираемыми командирами. Но как только намечалась какая-либо разовая работа: наряд на кухню, заготовка дров, подготовка праздничной театрализованной постановки… то это никогда не поручалось постоянному отряду. Обязательно формировался отряд сводный, которому назначался командир из «рядовых» колонистов. Каждый воспитанник помногу раз бывал в роли и руководителя и подчинённого. Эта сис-тема подняла уровень дисциплины в колонии имени Горького до прямо-таки фантастического, нереального уровня, например, 8-летнего дежурного не осмеливался ослушаться 16-летний здоровяк.

Конечно, путь к созданию одного из самых прекрасных детских коллективов был для Макаренко труден, тернист и противоречив. Конечно, его ели. Коллеги и чиновники брызгали слюной — вечная история.

Так или иначе, но коллектив был создан и жил по прекрасным человеческим законам. Сила его особенно блестяще проявилась тогда, когда Макаренко был переведён в детскую колонию Куряж, под Харьковом, где находились четыреста вконец разложившихся воспитанников.

Поначалу Антону Семёновичу предлагали взять с собой только десятерых воспитанников «…хорошие мальчики будут полезно влиять на плохих мальчиков. А мне уже было известно, что самые первосортные мальчики в рыхлых организационных формах коллектива очень легко превращаются в диких зверёнышей…» Макаренко настаивал на сотне и настоял. В общем, наступил день, когда чистенькая колонна горьковцев под барабаны вошла в загаженный Куряж… и к празднику перво-го снопа уже никто не мог отличить горьковцев от куряжан...

Ну, а дальше была коммуна имени Дзержинского при ГПУ-НКВД, знаменитый завод, выпус-кающий фотоаппараты ФЭД, литературная деятельность, и внезапная кончина в возрасте 51 года.

Его педагогические успехи были поразительны и даже невероятны, он оставил нам бесценней-ший опыт, книги и статьи. Будущие педагоги их не читают, хоть их и «грузят». Они не знают, и знать не хотят имени великого воспитателя Антона Семёновича Макаренко.

Русь и Украина, куда несётесь вы?

Олег Ласуков, Воронеж

http://www.altruism.ru/sengine.cgi/5/28/27