0 Восторженные рецензии на фильм мы уже публиковали тут и еще здесь, справедливости ради надо представить и взгляды критические. Разумеется, такие, где авторы маслят и рассуждают, а не просто поливают грязью и агрессивно выливают полуцензурную брань.
Александр Гофман
Пребываю в состоянии небольшого шока по поводу без пяти минут вынужденного просмотра «14+». И тема, и рекламная компания, и даже лёгкий налёт скандальности упрочили позиции моего внутреннего скептика до состояния мировоззренческой концепции. Тем ни менее, всё-таки это случилось. Я его посмотрел.
Сразу оговорюсь, что назвать фильм прямо хорошим-хорошим я не могу. Первые двадцать минут только и делал, что превозмогал отторжение от переложения извечного шекспировского сюжета на реалии провинциальных окраин: тут вам и наигранные драки, и архаичные кнопочные телефоны, и отблеск отполированных лысин карикатурных гопников, и даже аккуратный фиолетовый синяк быдловатой продавщицы местного универмага.
Всё, что идёт после, странным образом наполняет действие уличной романтикой, а пара молодых актёров, которых вынесло на съемочную площадку результатом масштабного веб-сёрфинга, пробивают закостенелость социально-чернушного отечественного кинематографа непосредственностью, естественностью фактуры. Это никакой не Станиславский – просто ребята, очевидным образом, пока не очень разделяют профессию и образ жизни.
Причём акценты очень вовремя смещаются с Шекспира на Роя Андерссона: похоже, что режиссёр, пересмотрев в очередной раз свою любимую «Историю любви», сделал очень правильные выводы и не стал попугайничать, коллажируя в равных пропорциях реминисценции на классику и мизансцены «для широкого круга потребителя», не обобщая и не обостряя конфликт, который лишь изредка подталкивает сюжет и рассасывается фактически на ровном месте.
И в конечном итоге, угловатость подачи под занавес отходит глубоко на задний план - самое главное в «14+» то, что интонационно он непривычно раскован и лишён истерической дидактики последователей германиковской школы. Он прост. Он искренен. Он очень целомудрен. И что самое главное, не стесняется своей буквальности, отпечатываясь в памяти робким подростковым танцем на школьной дискотеке под «Зеленоглазое такси».
P.S. Саунд, кстати, состоит сплошь из композиций «мне 14 лет, чего вы вообще от меня хотите», но за кавер на Creep спасибо большое. Очень трогательно получилось.
Софья Журавлева, РВС
Не успел ещё пройти премьерный показ фильма А. Зайцева «14+», а в СМИ уже развернулись бои: "эстеты" против "ханжей". Я не хочу лить воду на мельницу всей этой шумихи, а надеюсь поговорить о сущностных вещах. И цитату из послания апостола Павла к коринфянам я привела не потому, что намереваюсь отстаивать свою точку зрения с помощью церковной догматики, а потому, что хочу показать: с древнейших времён любовь понималась, как великая сила, всеобъемлющая и многогранная, не сводимая к одномерному чувству или понятию.
Именно поэтому, в отличие от бойких копирайтеров и критиков, я не могу сказать, что фильм «14+» посвящён любви. В нём с подробностями раскрываются волнения и страсти пубертатного периода, через которые, наверно, проходил каждый. Вот мальчику Лёше понравилась незнакомая девочка… вот он увидел в телевизоре обнажённую грудь цыганки и заинтересовался новыми ощущениями… вот Лёша полез в Интернет и отыскал страничку своей «возлюбленной» - и многозначительно «поглаживает» мышкой наиболее откровенные изображения… А Вика с подругами старательно копирует поведение «взрослых»: покупает тоник, красится, рассекает в мини-юбке и гламурных очках… Носит кружевные трусы и выставляет в соцсети картинки на темы любви: она «в активном поиске»… И этот «активный поиск» - пробуждение первых плотских желаний и счастливое обретение партнёра, - в картине затмевает все иные проявления любви, если даже они и были предусмотрены авторами. Во-первых, потому, что камера смакует моменты проявления влечения – задерживает внимание то на пышной девичьей груди, то на обнажённых бёдрах, то на губах, эффектно всасывающих ягодки с пальцев. Во-вторых, герои не знают иного выхода чувства, кроме объятий и поцелуев. В фильме не раскрыто их общих интересов, у них нет ни общих занятий, ни тем, которые они с радостью обсуждают. Ничего, кроме двух танцев, одной шумной тусовки, поездки на мопеде (довольно иззбитый приём романтического кино) и пары слов о родителях – типичные варианты общения мальчика и девочки, не объясняющие, почему сблизились именно эти две души.
Впрочем, о душе в фильме разговора практически нет. Кроме показа на уроке литературы знаменитой сцены бала Наташи Ростовой из «Войны и мира» С. Бондарчука. В отличие от одноклассников, которые по привычке заняты своими делами: кто спит, кто шепчется, кто рисует, Лёша на мгновение засматривается. Но чарующее воздействие эпизода тут же опровергается, ибо учитель, не глядя на экран и почитывая какую-то книжку, тайком подливает себе коньяк (и пьёт из кружки с надписью «я тебя люблю»).
Вообще приём опровержения и развенчания возвышенных идей применяется авторами неоднократно. Представляя своё творение как современную версию «Ромео и Джульетты» они не привносят в неё шекспировских страстей. Угрозы для любви – страх и комплексы, вражда двух школ, - на деле оказываются ничтожными. В фильме никто не пытается мучительно преодолеть боязнь и сказать «Я тебя люблю», - более того, слово «люблю» так и не произносится. И если бы не подзаголовок картины («история первой любви») не было бы никаких формальных оснований связывать её с этим чувством. Внимание Лёши и Вики друг к другу проявляется в обычных приглашениях на тусовку или в гости.
Роль внешней враждебной силы по отношению к «влюблённым» исполняет компания гопников во главе с Волковым, который увивается за Викой и избивает Лёшу. Но эти хулиганы быстро ретируются – видимо из уважения к Лёше, который проявляет смелость и в отчаянный момент не просит защиты у полиции – должно быть, расхрабрившись после поцелуя с Викой. И, пожалуй, это единственная сцена, когда можно говорить о побеждающей силе любовного чувства.
В «Ромео и Джульетте», если уж сравнивать два произведения, мотив могущества любви один из основных: влюблённые видят вещи в новом свете, они готовы пойти против воли семей и государства, преодолеть вековую вражду; они отдают жизнь, чтобы никогда не расставаться, и их смерть примиряет два враждующих рода. То есть у Шекспира любовь в каком-то смысле преображает мир.
В фильме А. Зайцева любовь, а точнее, некое влечение двух подростков друг к другу скорее их способ уйти от окружающей действительности, где вообще мало места для человеческих отношений: дети предоставлены самим себе и развлекаются, главным образом, драками, чёрными приколами и компьютерными играми, а взрослые ведут себя как эгоистичные фрики. Семья Вики помешана на спорте, а лёшина мать-одиночка заливает тоску попойкой с подругой. По сути дела, в фильме не проявляется и родительская любовь. Даже в эпизоде, когда Лёша сидит дома избитый и мать разговаривает по телефону с его отцом о бесчувственности, она потом вымещает горе и раздражение на сыне. А до этого, когда мать заводит с мальчиком откровенный разговор об «алкоголе, наркотиках и женщинах» (показывая, кстати, книгу о половом воспитании с подробными картинками), Лёша надевает наушники и ничего не слышит. Здесь нет каналов, по которым любовь родных могла бы излиться на детей и по которым они могли бы на неё ответить.
А в финале, когда главные герои, очевидно после интимной близости лежат в одной постели, как два замёрзших зверёныша, приходит лёшина одинокая мать и, найдя на столе остатки ягод и ликёра, замечает, что сын копия отца. Это можно расценивать как намёк на печальные последствия юной страсти.
Впрочем, через несколько минут повествование обрывается, так что выводы из произошедшего свидания остаются неизвестными. И в данном случае любовь ничего не преображает. И есть ли хоть следы её, если вся цепочка событий картины больше всего напоминает инструкцию по грамотному пикапу (съёму девушек) для малолетних.
Но в фильме есть привязанность иного рода – артистов к своим ролям, авторское наслаждение мелочами современного быта. Исполнители, хотя они не профессиональные актёры, играют весьма реалистично, и некоторые детали (например, включение шелеста листьев и криков ласточек) точно передают атмосферу городского спального района. Искренность воплощения, правдоподобие типажей показывают, что авторы погружены в ту реальность, которую отражают, более того, они в ней купаются, любовно обрисовывая все её искривления. И зрители заражаются этим приятным чувством, словно не замечая уродства и боли.
Да, многие ситуации и лица узнаваемы для тех, кто наблюдал за подростками или сам взрослел в последнее двадцатилетие. Оттого, наверное, иные сцены и воспринимаются, как кусочки настоящего видеоархива. Но вряд ли бытие большинства зрителей исчерпывается той реальностью, которую предлагают авторы картины – а они предлагают свою реальность как обыденность, как норму. Ведь композиция фильма не даёт намёка на какие-либо оценки и осуждения, на поиск смыслов, причин и следствий. Всё показано словно бы хроникально, словно бы как есть, как рядовая история. И на титрах эта эстетика дополняется утверждением в песне: ВСЕ мы пьяные. И получается, что авторы показывают такие из ряда вон выходящие явления, как подростковый секс, пьянство и хулиганство обычными, повсеместно распространёнными. Конечно, можно сказать, что такова наша жестокая реальность. Но если это так, то общество болеет, и непонятно, как в этой ситуации можно холодно и даже с удовольствием изображать деградацию? И как можно наслаждаться этим изображением?
Подчеркну, суть здесь не о ханжестве. Я убеждена, что запретами и брезгливым отворачиванием носа дела не решить. Вопрос в том, какой тип художественного (и общественного) сознания мы выбираем. И в том, что реальность, где правят звериные законы, реальность без любви, где телесная близость является единственным утешением, и душевные порывы Джульетты, Татьяны, Наташи не то, что не интересны, не доступны людским сердцам – эта реальность уже не для человека.
